История третья
Снегоходом до Кривого озера
По приезде в Токсово мы пошли в баню. Вот так сразу, но не на словах: беседы беседами, а хозяйство – это святое. Иван кормит печной огонь дровами, чтобы холодная баня протопилась, и заодно узнаёт, зачем мы приехали. Спокойные и внимательные светлые глаза, рабочие крепкие руки с бытовыми ранками, собранные в небольшой хвост засеребренные сединой русые волосы. В пальцах сигарета.
Иван Зорин – токсовчанин в четвёртом поколении
– Сначала чай, потом уже поедем, – после нашего краткого рассказа распоряжается хозяин и идёт к дому. Нас встречает нагретый домашний воздух и жена Ивана, она приветствует незнакомцев как своих и сразу наливает чай.
– Этот дом строил мой дед. Я уже четвёртое поколение токсовчан: моя бабушка родилась здесь, ее бабушка растила мою здесь. В 71 году и я тут родился. С тех пор так никуда и не уезжал. Работаю в Питере зубным техником, но этого мне хватает.
– Этот дом строил мой дед. Я уже четвёртое поколение токсовчан: моя бабушка родилась здесь, ее бабушка растила мою здесь. В 71 году и я тут родился. С тех пор так никуда и не уезжал. Работаю в Питере зубным техником, но этого мне хватает.
Вековой дом выглядит молодо – новые линзы огромных окон и современная мебель сделали своё дело, но настоящий бревенчатый сруб стены, не прикрытый вагонкой или обоями, напоминает о реальном возрасте.
Говорить о Токсово и не увидеть его главных мест нельзя, поэтому Иван снаряжает нас лыжными штанами и выдает шлемы – будет долгая экскурсия на снегоходе. Тот трогается с места с оглушительным ревом, вяжет петли вокруг домов, ища свободную дорогу. Соседские собаки бегут вдоль заборов, сопровождая нас неслышным в гуле мотора лаем. Мы виляем на небольшой скорости среди низких избушек, и Иван перекрикивает рычание снегохода:
Говорить о Токсово и не увидеть его главных мест нельзя, поэтому Иван снаряжает нас лыжными штанами и выдает шлемы – будет долгая экскурсия на снегоходе. Тот трогается с места с оглушительным ревом, вяжет петли вокруг домов, ища свободную дорогу. Соседские собаки бегут вдоль заборов, сопровождая нас неслышным в гуле мотора лаем. Мы виляем на небольшой скорости среди низких избушек, и Иван перекрикивает рычание снегохода:
В Токсово Иван знает чуть ли не каждый холм и ясно видит, как поселок меняется
– Прелесть Токсово всегда была в его планировке: полоса домов, полоса природы, всё перемежалось. Каждый жил как на окраине леса, а сейчас в посёлке продана вся земля. Если раньше к дому друга можно было дойти за минуту напрямик, то теперь это только в объезд и минут за пятнадцать – всё застроено, между коттеджами дорожек нет. Тут история такая же, как с Питером – основную часть застроили, полезли на окраины…
Иван останавливает снегоход на заснеженной глади озера Хепоярви, «лошадином» на русский переклад. Закуривает. Мимо прогулочным бегом движутся отдыхающие лыжники. Иван называет Токсово лыжной столицей; в выходные к местным спортсменам обязательно присоединяются приезжие в огромном количестве.
Иван останавливает снегоход на заснеженной глади озера Хепоярви, «лошадином» на русский переклад. Закуривает. Мимо прогулочным бегом движутся отдыхающие лыжники. Иван называет Токсово лыжной столицей; в выходные к местным спортсменам обязательно присоединяются приезжие в огромном количестве.
– Посёлок менялся только в худшую сторону. Был один водоём — засыпан, лет 15 назад мы лишились большой лыжной трассы, где международные чемпионаты проводили.
– Сейчас там, конечно, проходят местные марафоны, но на международный уровень трасса уже не потянет – кусок рельефа вырезали, и под мировые нормы она больше не подходит. А Хепоярви – это наша болевая точка. Участок пока чистый, но за его красотой могут набежать застройщики, всем же нужен вид на озеро. Еще не знаем, до чего тут все дойдет.
После перекура снегоход мчится через весь водоём, мимо мелькают одинокие рыбаки, маленький мостик, заборы наглых частников, почти целиком откусившие от берегов доступ к воде для посельчан. Снегоход делает еще пару поворотов и с усилием взбирается на самую верхушку холма, оттуда видно почти всё озеро Вероярви, «кривое». Выбеленная гладь замерзшей воды, пышная богатая кайма первосортного хвойного леса, россыпь маленьких избушек. Слева, вниз по холму – заснувшее под снегом болотце, которое в тёплое время делится разросшейся клюквой с местными. С такого вида только картины писать. Но чуть дальше, за нами, простор упирается в сетку.
После перекура снегоход мчится через весь водоём, мимо мелькают одинокие рыбаки, маленький мостик, заборы наглых частников, почти целиком откусившие от берегов доступ к воде для посельчан. Снегоход делает еще пару поворотов и с усилием взбирается на самую верхушку холма, оттуда видно почти всё озеро Вероярви, «кривое». Выбеленная гладь замерзшей воды, пышная богатая кайма первосортного хвойного леса, россыпь маленьких избушек. Слева, вниз по холму – заснувшее под снегом болотце, которое в тёплое время делится разросшейся клюквой с местными. С такого вида только картины писать. Но чуть дальше, за нами, простор упирается в сетку.
Озеро Вероярви
Все озеро вместе с береговой линией - особо охраняемая природная территория
Посторонним вход В...
За сеткой на этом холме - частная территория. Дома стоят на территории ООПТ
Вырубка на озере Вероярви
Возможно, поваленный лес - дело рук частников, дома которых стоят выше по холму. Деревья как раз загораживали вид на озеро
Елей больше нет
Эти кирпичные леса в комплексе "Северный склон" выросли на месте бывшего зеленого массива
Лыжные трамплины, действующий и заброшенный
Раньше на их месте было озеро «Бабья лужа»
СКА 29, стрельбище
Сверху так называемое садоводство с часовней, «Южный склон». На этом месте была международная лыжная трасса. «Все это по весне поплывет глиной в озеро. Все распахали, трассы больше нет. Хотя все было зеленое чистое, лес стоял», – говорит Иван.
Чайное и "Лошадиное" озера
Ближе к краю кадра – Чайное озеро, дальше – озеро Хепоярви. «У озера Чайного отстроено со всех сторон, к нему не подойти, заборы везде. Вся береговая линия загорожена. Это самая дорогая земля в Токсово», – добавляет Иван.
Рекреация на Изумрудном озере
«Пять лет назад это озеро уехало в рекреацию. Нормальный пример, природа не особо страдает. Люди не продали земли, а взяли в рекреацию, пытаются на этом месте заработать, особо ничего страшного», – комментирует Иван.
– Частная территория, – говорит Иван и показывает на кусок земли с поваленным лесом. – Видите срубленные деревья? Полагаю, частники. Они им, видимо, вид на озеро перекрывали. Вот так и теряется привлекательность местности.
– Для жителей?
– И для жителей, и для приезжающих. Это то же самое, что в Питере бы застроили Дворцовую площадь. Если Петербург славен своей архитектурой, то Токсово – природой. У нас нет никаких монастырей тысячелетних, у нас есть природа, а мы её уничтожаем. На месте старых полигонов осталась нетронутая природа: там и лоси, и мишки, и грибы-ягоды собрать можно. И в этот шикарный кусок земли целятся те, кто хочет нажиться. Уже со всех сторон потихоньку его окружают.
– Для жителей?
– И для жителей, и для приезжающих. Это то же самое, что в Питере бы застроили Дворцовую площадь. Если Петербург славен своей архитектурой, то Токсово – природой. У нас нет никаких монастырей тысячелетних, у нас есть природа, а мы её уничтожаем. На месте старых полигонов осталась нетронутая природа: там и лоси, и мишки, и грибы-ягоды собрать можно. И в этот шикарный кусок земли целятся те, кто хочет нажиться. Уже со всех сторон потихоньку его окружают.
«Дворцы» – строительное управление нам это построило на берегу Вероярви. Безвкусица... – добавляет Иван.
Прежде чем снова сесть за штурвал снегохода, Иван с досадой тыкает пальцем в противоположный берег озера – там громоздятся гибриды дворцов и детских домиков из квадратного конструктора:
– А вот это – что тут построили? Тут ведь был сплошной лес. Кубики какие-то... Это даже не красиво, это я бы такое нарисовал, а я рисовать совсем не умею. Уж за такие деньги можно было нанять талантливого архитектора…
Позже мы доехали и до того места, где раньше шумели международные соревнования. Теперь на скошенных снежных барханах, которые по тёплой весне расползутся вязкой глиной прямо в озеро, стоит часовня и дачное некоммерческое партнёрство.
– А вот это – что тут построили? Тут ведь был сплошной лес. Кубики какие-то... Это даже не красиво, это я бы такое нарисовал, а я рисовать совсем не умею. Уж за такие деньги можно было нанять талантливого архитектора…
Позже мы доехали и до того места, где раньше шумели международные соревнования. Теперь на скошенных снежных барханах, которые по тёплой весне расползутся вязкой глиной прямо в озеро, стоит часовня и дачное некоммерческое партнёрство.
Домой мы летим через массив сосновых мачт и широких колпаков мохнатых елей. И снова по озеру. По приезде нас отогревают наваристым грибным супом. В доме Ивана всегда есть гости, на столах только и успевают меняться яства, а разговоры не смолкают. Хозяйка щедро режет свежий сыр, ломает в миску еще тёплую хлебную лепешку, а затем с подругами освобождает нам места, ретируясь в другую комнату. Хозяин снова закуривает.
– Жители горазды только вот так, на кухне сетовать на проблемы. Они не отстаивают ничего, а ждут, что за них всё кто-то решит. Полное бездействие. Людей привлекает что-то яркое, митинги, например, а возиться с серьёзными документами никто не хочет.
– Жители горазды только вот так, на кухне сетовать на проблемы. Они не отстаивают ничего, а ждут, что за них всё кто-то решит. Полное бездействие. Людей привлекает что-то яркое, митинги, например, а возиться с серьёзными документами никто не хочет.
– Митинги разве не дают результата?
– Это одноразовая акция, пошумят и снова на кухню. И в митингах всегда активничают безумцы, есть такие в наших рядах. Они вроде стремятся к тому же благу, что и мы, но действуют радикальными способами. И на полицию наброситься готовы, и под бульдозер лечь. За счёт них нас вносят в список неадекватов.
– Тогда сколько человек в итоге возится с документами?
– 15-20. Если не хочешь быть виноватым, надо начинать что-то делать. Все местные пассивные, а мне просто обидно за свою родину. Я по генам живу тут больше 200 лет, а пришлые всё разрушают и ведут себя как хотят. Мы уже лет семь боремся, осторожно действуем, без агрессии, обдумываем шаги.
– Митинги разве не дают результата?
– Это одноразовая акция, пошумят и снова на кухню. И в митингах всегда активничают безумцы, есть такие в наших рядах. Они вроде стремятся к тому же благу, что и мы, но действуют радикальными способами. И на полицию наброситься готовы, и под бульдозер лечь. За счёт них нас вносят в список неадекватов.
– Тогда сколько человек в итоге возится с документами?
– 15-20. Если не хочешь быть виноватым, надо начинать что-то делать. Все местные пассивные, а мне просто обидно за свою родину. Я по генам живу тут больше 200 лет, а пришлые всё разрушают и ведут себя как хотят. Мы уже лет семь боремся, осторожно действуем, без агрессии, обдумываем шаги.
Дела у нас не самые хорошие, но пока еще не всё потеряно.
Иван гасит сигарету под краном и продолжает:
– Наши местные власти считают застройку развитием посёлка, а нас самом деле мы лишаемся последних природных кусков Ленобласти. Инфраструктура остается на том же уровне, а застройка всё уплотняется. В идеале, конечно, не отдавать оставшиеся лесные земли никому, кроме Гослесфонда, хотя бы под его крылом они будут под защитой.
Так выходит, что проблемы растут, а наша работа совсем не видна. Нам многие говорят, мол, вот здесь и здесь ещё куча проблем. А мы знаем. Но что бы было, если б мы даже той малой части работы не сделали? Дела у нас не самые хорошие, но пока ещё не всё потеряно.
– Наши местные власти считают застройку развитием посёлка, а нас самом деле мы лишаемся последних природных кусков Ленобласти. Инфраструктура остается на том же уровне, а застройка всё уплотняется. В идеале, конечно, не отдавать оставшиеся лесные земли никому, кроме Гослесфонда, хотя бы под его крылом они будут под защитой.
Так выходит, что проблемы растут, а наша работа совсем не видна. Нам многие говорят, мол, вот здесь и здесь ещё куча проблем. А мы знаем. Но что бы было, если б мы даже той малой части работы не сделали? Дела у нас не самые хорошие, но пока ещё не всё потеряно.
